ЛЫСЕНКОВЩИНА: ТЕПЕРЬ И В ПРАВЕ
Экспертиза по «экстремистским делам» зачастую основана на принципе «бумага стерпит все»
В советское время печальную известность приобрел некий деятель от науки – Трофим Денисович Лысенко. Он обезглавил и раздавил практически всю генетику в СССР, после чего долгое время безраздельно господствовали его дикие теории. С тех пор лысенковщиной принято именовать шумные кампании по шельмованию каких-либо людей, направлений развития и т.д.
В современных юридических реалиях такой лысенковщиной является кампания по борьбе с экстремизмом.
Во все времена есть нахрапистые и оголтелые бездарности, которым нужно выдвигаться, но от природы им дано лишь отсутствие комплексов во всех смыслах слова, да еще, может быть, – луженая глотка. А это помогает только там, где не нужен талант и упорный труд и куда приличные люди ни ногой, дабы репутацию не испортить. Зато уж таким «трофимам денисовичам» – благодать, охотничьи угодья. Поднимаются на том, что расправляются с любым, кто попадет под руку, – генетики ли это, или верующие за рамками квазиофициальной религии в стране, или те, кто остро чувствует несправедливость и более не может молчать.
Борьба с инакомыслием
Экстремизм, вначале вполне разумно определенный в Шанхайской конвенции от 15 июня 2001 г. (Шанхайская конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом ратифицирована Россией в 2003 г. – Прим. ред.) как «какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них», быстро трансформировался в повод для борьбы с кем угодно и ради чего угодно.
Общий знаменатель этой борьбы – чье-то отличие от «основной линии». В политике ли, в религии ли, в публицистике… неважно где. Отличие дает возможность сделать противопоставление («мы – другие») и обвинить в возбуждении социальной, национальной или религиозной розни. А это и есть экстремизм, в соответствии с ныне действующей редакцией Федерального закона «О противодействии экстремисткой деятельности». После того как в 2007 г. из юридического определения понятия «экстремизм» исключили обязательный признак «связанности с насилием», и началась та вакханалия борьбы с инакомыслием, которая дает пищу новостным лентам едва ли не каждую неделю.
В общеупотребительном понимании экстремизм означает «приверженность крайним взглядам и убеждениям». Российские правоведы и законодатели так интерпретировали эту «приверженность», что теперь ее можно приписать практически любому, так же как и поставить психиатрический диагноз. И если для расправы с инакомыслящими в советское время нужен был такой диагноз, то сейчас его сменило обвинение в возбуждении социальной розни, а чинят расправу теперь зачастую не работники психбольниц, а «экстремизмоведы» – теоретики и практики от экстремизма.
Уже очень много сказано о том, что «возбуждение социальной розни» – настолько «резиновое», неопределенное понятие, что под него подпадает все что угодно. Понятия социальной группы (объекта атаки в виде «возбуждения розни») нет ни в законе, ни в судебной практике. Но истина «на нет и суда нет» здесь не работает. Скорее уж, наоборот, «пока нет – суд есть». Благо, тогда доказывать ничего не требуется, так как нет четких юридических признаков, которые следовало бы устанавливать следствию и суду по «экстремистским делам».
Борьба с экстремизмом идет в двух основных сферах: в уголовной – как преследование по ст. 282 УК РФ и ряду сходных, и в административно-гражданской – как запрет «информационных материалов», признанных экстремистскими. (странный термин «административно-гражданская» объясняется запутанной отраслевой принадлежностью и последствиями, имеющими не только административный, но и гражданско-правовой характер.)
Уголовное преследование индивидуально, оно действует точечно, против отдельных людей. Запрет «информационных материалов глобален и может относиться к целому религиозному учению, например. Но друг без друга им никуда. Запретил книжки – и давай ловить по стране тех, у кого они есть, чтобы «нарубить галок» по ст. 282 УК РФ. Или наоборот: не можешь на кого-то «натянуть» состав по ст. 282 УК РФ, обратись в суд, получи решение об экстремистском характере его материалов, и вот тебе готовый приговор, так как из-за межотраслевой преюдиции, предусмотренной ст. 90 УПК РФ, выводы гражданского суда уголовный примет, если надо, без дополнительной проверки. Да-да, если надо – примет, невзирая на позиции Конституционного Суда, и ЕСПЧ, и ООН. Уже целый отдел в МВД создали вместо РУБОПов – печально известный центр «Э», надо же его сотрудников занять работой.
Как и при помещении инакомыслящих советского времени в психушки, так и для расправы над ними в наши бурные дни нужно заключение экспертизы. Именно оно дает следователю или судье тот необходимый материал, из которого затем развивается опухоль. Диссидентов обслуживали своими заключениями психиатры. Нынешних инакомыслящих- авторы экспертных заключений по наличию признаков экстремизма. И как раз благодаря неопределенности понятия и признаков экстремизма им есть, где разгуляться.
Здесь прослеживается преемственность не только с советским временем, но и с более ранней эпохой. В гениальной книге «Фабрика безумия» американский психиатр венгерского происхождения Томас Сас показал, что роль, которую в 20 веке приняла на себя психиатрия, ранее играла священная инквизиция. Эта роль состоит в удалении из общества несогласных и инакомыслящих.
Причем важно, чтобы не было никаких объективных критериев, которые могли бы поколебать обвинение в ереси или душевной болезни. Их и не было: ни у «ведьмы», ни у идущего в «дурдом» по разнарядке КГБ диссидента не было шансов опровергнуть фабулу обвинения именно по причине того, что нет ни анализов, ни тестов – ничего сколько-нибудь объективного, к чему можно было бы апеллировать с точки зрения здравого смысла. Иначе каждый смог бы доказать невиновность. Но это в планы власти не входило. Такие веяния всегда исходят от власти и ею вдохновляются, так как обслуживают ее интересы.
И вот теперь история сделала занимательный виток: мы вернулись к тому, с чего начали, – к инквизиции в почти буквальном смысле слова (см. дело Pussy Riot, обвинение блоггеров-каббалистов, посылавших «импульсы» против патриарха, и т.д.). Только круг оснований для привлечения к ответственности стал шире.
