ГРАНИЦЫ АНТИ-ПРАВА

О роли интеллигенции, интеллигентности и принятии национальной идеи российским юридическим сообществом

Нас учили, что интеллигентному человеку иногда подобает не замечать огрехи в поведении или внешнем виде других, принимать и прощать явления, чуждые защищаемым ценностям, – едва ли не единственная идея, по-настоящему объединяющая все профессиональное юридическое сообщество России. Это и представляется национальной идеей, воплощаемой юристами различной квалификации, специализации, опыта работы, форм организации и морально-этического образа.

Начиная с первых постсоветских законов и практики их применения, мы воспринимаем развитие права в стране в терминологии всеми принимаемого компромисса: лучшие юридические умы последовательно ищут все более совершенные интерпретации права, принимая при этом как неизбежность наличие анти-права в той же системе.

Мы вольны по-разному видеть анти-право и его границы, но едины в допущении, что можем существовать только параллельно с ним: произвол полиции или иных органов власти, дефицит независимости или компетенции суда, неуниверсальная связанность власти законом, нарушения прав в исключительных или поставленных на поток случаях, произвол или интеллектуальные натяжки в делах повышенной политической чувствительности, непоследовательность и низкое качество законотворчества, терпимость и моральный релятивизм в отношении коррупции – все эти факторы обозначают пределы наших профессиональных возможностей.

Лучшие представители нашей профессии научились сохранять достоинство в этой «симфонии», оставаясь верными профессиональному долгу – последовательности в использовании всех доступных средств с целью защиты нарушенных прав. Незначительные расхождения в толковании этого завета не умаляют значения связывающего нас дуализма: мы ищем реализации себя лишь в заданных пределах – упражнение, вполне доступное для профессионального юридического ума, привыкшего видеть право и мир в терминах пределов свободы.

Хотя расхождения в толковании национальной юридической идеи незначительны, тем не менее они заслуживают внимания.

Кто-то ставит принцип верности клиенту выше недопустимости нарушения закона самим юристом; кто-то находит не допустимым для себя применение незаконных методов отстаивания нарушенных прав. Лучше всего эту болезненную дилемму сформулировал один наш украинский коллега: «Что же мне делать, когда единственным способом физически спасти моего клиента является дача взятки?».

Некоторые, опираясь на национальный опыт взаимодействия общества и власти, небезосновательно убеждены, что лучше оставить все, как есть, нежели пытаться улучшить, так как попытка что-либо изменить только ухудшит существующий режим (дерзну именно так охарактеризовать политику российской адвокатуры). Другие активно ищут возможность диалога с властью с целью совершенствования права, где только это допустимо, в том числе – путем неизбежных компромиссов по качеству новых норм или в универсальности их применения («теория малых дел»).

В юридической доктрине мы готовы прощать проявления правового нигилизма тем политикам или ученым, которые «хотя бы что-то делают» или известны своими предшествующими либо ожидаемыми заслугами перед профессией («не стоит критиковать Иванова, ибо он лучше Лебедева»). Но кто-то не простит звездам юриспруденции предательства идеалов профессии или отступления от доктрины даже в малом, тем самым невольно способствуя представлению о юристах в глазах общества и государства как о вечно спорящих и ни в чем не соглашающихся софистах.

На мой взгляд, важно всем нам согласиться, что эти расхождения не умаляют общего: юристы России могут дебатировать правила игры, но продолжают в нее играть. Зло неизбежно – приходится лишь обсуждать, а потом выбирать, которое из них поменьше.

Что же с этим делать?

Для начала я бы предложил национальную идею по-настоящему принять – рационально и эмоционально. Это подразумевает и принятие ее неизбежных последствий, только уже без иллюзий.

Во-первых, юридическая профессия в России никогда не станет пользоваться тем доверием, которым наделены наши коллеги в других цивилизованных странах. За доверием и ответственностью идет и признание, в том числе – материальное. Мы вряд ли сможем зарабатывать так же хорошо, как наши английские, американские, японские, немецкие, корейские, голландские, китайские, австралийские, канадские коллеги (список можно продолжать). Расстанемся с еще одной иллюзией: возможность части профессионального сообщества быть более успешными, чем наши зарубежные друзья, мы уже точно свяжем или с исключительно выигрышной конъюнктурой (скорее всего, актуальной лишь в краткосрочной или среднесрочной перспективе), или с возможностью зарабатывать с помощью другого бизнеса, построенного вокруг нарушения права.

Во-вторых, мы уже осознанно культивируем в себе именно те навыки, которые обеспечивают относительный успех в этой системе: адаптивность, приспосабливаемость, творческую софистику, моральный релятивизм, реалистичные ожидания в сочетании с манипулятивными техниками в отношении с клиентами и лукавым государством. Даже продавая такой сомнительный по качеству продукт, как российское право и правосудие, кто-то сможет реализовать свои возможности лучше, чем его конкуренты. Кто-то сможет заработать дополнительные очки верностью клиенту и упорной (даже жертвенной) работой по точечному изменению системы. Кто-то, наконец, сохранит и преумножит свои конкурентные преимущества именно благодаря анти-праву.

В-третьих, мы принимаем как факт отношение глобального сообщества потребителей к российскому праву и российским юристам как к феноменам развивающимся, экстремальным, рисковым, компромиссным, в лучшем случае – толерантным и заслуживающим понимания в отношении к их «временным свойствам». Да, инвестиций будет меньше, бегства капитала от национального права – больше. Но на наш век хватит тому, кто правильно увидит возможности даже с учетом ограничений. Зато снизится градус дискуссий о том, что «и у них полно несовершенств»: ни шатко ни валко информационное и личное взаимодействие с иностранными коллегами будет расширяться; на смену деструктивному и антиинтеллектуальному псевдопатриотическому пафосу придет спокойное осознание, что игры разума российских юристов непонятны и не могут быть приняты нашими зарубежными коллегами, которые не захотят отказываться от черт своей профессии, кормящих их на самом деле (верховенство права, независимость доступного и эффективного правосудия, верность профессиональному долгу, профессиональное достоинство и т.п.).