БЛИЖЕ СТРАСБУРГА СУДА НЕТ?
Неопределенность норм уголовно-процессуального законодательства об отводах судей допускает в процессе правоприменения возможность неограниченного усмотрения
Проблема практического применения в уголовном процессе обстоятельств отвода судьи, регламентированных ст. 61, 63 и 64 УПК РФ, назрела давно, однако правоприменители делают вид, будто ее не существует, хотя вопрос поведения судьи в процессе является одним из основных для оценки справедливости судопроизводства в целом.
Несмотря на то что официальной (как и иной) статистики в части того, по каким поводам и основаниям участники процесса делают заявления об отводе судьи, нет, как отсутствует и статистика количества удовлетворенных заявлений и/или взятых судьями самоотводов, основываясь на личном практическом опыте и опыте моих коллег, могу утверждать, что такие заявления судьи вынуждают адвокатов делать чуть ли не в каждом процессе, где защитники работают так, как им предписывает закон и интересы клиента, пытаясь реализовать конституционные гарантии на равноправный и состязательный процесс, как и право на саму защиту. Однако не знаю ни одного уголовного дела, где бы суд удовлетворил заявление адвоката об отводе, признав свою заинтересованность в исходе дела.
Такое положение дел, на мой взгляд, связано с несколькими причинами:
1) отсутствие в уголовно-процессуальном законе ясного и исчерпывающего перечня обстоятельств, дающих основание полагать, что суд заинтересован в исходе дела лично, прямо или косвенно (ч. 2 ст. 61);
2) требования в области законодательства об охране персональных данных и государственной защите судей;
3) законодательно установленный порядок рассмотрения заявления об отводе тем же судьей, кому отвод заявляется, что равносильно рассмотрению жалобы должностным лицом, на которого жалоба подана. (Полагаю, что такая процедура требует проверки на ее соответствие Конституции.);
4) «особенности» ведения протокола судебного заседания в уголовном процессе, в котором нет правильного и полного описание происходящего в суде, начиная с соблюдения процессуальных норм, показаний допрошенных лиц, результатов исследования доказательств, заканчивая поведением и высказываниями председательствующего, которые свидетельствуют о его пристрастности в процессе.
Свидетельства, отражающие такое поведение судьи, остаются в материалах дела только тогда, когда защита подает письменные возражения на действия суда и/или делает заявления об отводе, совершая, так называемые «макулатурные атаки», а также в замечаниях на протоколы судебных заседаний.
Есть и другие причины, проистекающие из психофизических особенностей людей, осуществляющих правосудие, и искаженного восприятия ими своей роли и значения в нем.
К сожалению, несмотря на наличие в деле таких документов, суды вышестоящих инстанций не воспринимают их как бесспорные свидетельства нарушений со стороны суда и не дают им правовую оценку, в том числе, отменяя приговоры. Зато без тени сомнения можно утверждать, что эти доказательства будут приняты и учтены при рассмотрении жалобы в Европейском суде при оценке соблюдения права на справедливое судебное разбирательство, гарантированное ст. 6 Конвенции, что вселяет надежду и оптимизм.
Участие КС РФ в исследовании и оценке конституционности пробелов в праве
На публичное обсуждение этой темы в адвокатском сообществе меня «вдохновило» (а вернее, вынудило) одно из последних решений Конституционного Суда РФ – постановление № 17-П от 25 июня 2015 г. по делу о проверке конституционности ч. 2 ст. 71 Федерального закона «Об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». На первый взгляд мало кому из юридической среды интересное решение из-за отрасли его применения.
Основанием к рассмотрению дела явилась обнаружившаяся неопределенность в вопросе о конституционности положения ч. 3 ст. 71 Федерального закона «Об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» в части вопроса о сроках охотхозяйственных соглашений в отношении охотничьих угодий, заключаемых без проведения аукциона на право заключения соглашений лицами, имеющими долгосрочные лицензии на пользование животным миром.
Говоря простым языком, дело было так: в 2008 г. ООО «Фарт» из Республики Хакасия получило долгосрочную лицензию на использование территории для создания охотничьих угодий, но в 2011 г. изменились правила оформления такой деятельности – основаниями для создания охотхозяйств стали специальные соглашения, заключаемые на основе результатов аукциона. Однако закон предусмотрел льготную процедуру переоформления документов – без проведения торгов для обладателей долгосрочных лицензий, таких как ООО «Фарт». Прокуратура Республики Хакасия посчитала, что эта норма нарушает антимонопольное законодательство и принципы конкуренции. Спор дошел до Верховного Суда, который и обратился в Конституционный Суд. Тот, в свою очередь, после системного анализа законоположений в области законодательства об охоте и сохранении охотничьих ресурсов не нашел возможности истолковать оспариваемые положения и признал их не соответствующими ст. 9 (ч. 1), 19 (ч. 1 и 2), 34 (ч. 1) Конституции, так как в силу неопределенности оспариваемая норма порождает возможность неоднозначного толкования и произвольного применения содержащихся в ней положений, что нарушает общеправовой критерий определенности, ясности и недвусмысленности правовой нормы. Суд обязал законодателя разрешить выявленные противоречия.
Таким образом, Конституционный Суд выявил пробел в праве, то есть отсутствие нормы права, регулирующей конкретное общественное отношение.
