НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН
Старые и новые демократии не хотят отставать друг от друга в нарушении прав адвокатуры
Недавнее обострение отношений между Россией и остальной Европой, к счастью, не оказалось длительным. Слишком многое связывает действующих лиц, чтобы они долго обижались друг на друга. Один из объединяющих принципов общеевропейского дома – всякий да притесняет адвокатуру на вверенной ему территории – высокие договаривающиеся стороны соблюдают особенно рьяно, за что периодически получают по пальцам ферулой Европейского суда по правам человека. О наскоках на адвокатуру в Австрии (дело Визера) мы рассказывали в «АГ» № 13 (016), а сходное дело с оригинальным названием «Андре и другой против Франции» свидетельствует, что не всегда удается смотреть сквозь пальцы даже на проделки страны происхождения нового председателя ЕСПЧ.
В странном названии французского дела нет ничего двусмысленного: таким нестандартным образом Европейский суд, вероятно, хотел избежать повторения одинаковых слов – вторым заявителем по делу числится «гражданское профессиональное общество “Андре, Андре и партнеры”» – судя по всему, адвокатская контора первой жертвы произвола. Поводом для предъявления претензий государству-ответчику стали обыск адвокатских помещений и изъятие документов налоговыми инспекторами, собиравшими доказательства против одного из корпоративных клиентов фирмы.
Адвокатские офисы были обысканы налоговыми органами в расчете на получение доказательств против компании-клиента, которая подозревалась в уклонении от налогов. Обыск проводили представители налоговой службы в присутствии первого заявителя, президента адвокатской ассоциации и полицейского. Первому заявителю была вручена копия постановления трибунала большой инстанции, санкционировавшего обыск по требованию налоговых органов. Протокол с описью изъятых предметов был составлен и подписан присутствующими. Было изъято 66 документов, включая рукописные заметки и документ с рукописным комментарием, составленным первым заявителем, в отношении которых президент адвокатской ассоциации прямо указал на то, что они являются личными документами адвоката и в качестве таковых абсолютно конфиденциальны и не могут быть изъяты.
«Тут какая-то тайна»
Первый заявитель выступил с возражениями относительно проведения обыска и высказал ряд замечаний, которые были включены в протокол обыска. Ему были вручены копии протокола обыска и изъятых документов. Заявители подали жалобу, ссылаясь на профессиональную тайну и права защиты, и утверждали, что документы, переданные клиентом адвокату, и переписка между ними не могут быть изъяты, если власти не ставят задачу получения доказательств причастности адвоката к указанным преступлениям. Кассационный суд, тем не менее, отклонил жалобу.
Европейский суд установил, что обыск был проведен в офисах заявителей и изъятие предметов представляло собой вмешательство в их право на уважение жилища. Это вмешательство было предусмотрено законом и преследовало законную цель, а именно предотвращение беспорядков и преступлений. Однако обыски и выемки в адвокатском офисе несомненно затрагивают профессиональную тайну доверительных отношений между адвокатом и его клиентом, которая вытекала из права клиента не свидетельствовать против себя. Таким образом, если законодательство страны предусматривает возможность обыска адвокатских помещений, она должна сопровождаться специальными гарантиями.
В настоящем деле имелось некое подобие такой гарантии в виде присутствия президента адвокатской ассоциации, членами которой являлись заявители. Его присутствие и замечания относительно конфиденциальности изъятых документов были зафиксированы в составленном протоколе. Однако присутствие президента адвокатской ассоциации и сделанные им замечания не воспрепятствовали должностным лицам, проводившим обыск, осмотреть все документы, хранившиеся в помещении, и изъять их. Рукописные заметки первого заявителя представляли собой личные документы адвоката и потому были защищены профессиональной тайной. Кроме того, постановление об обыске было составлено в чрезвычайно общих выражениях и просто разрешало обыски и выемки в местах, где могут находиться документы и другие источники информации, относящиеся к предполагаемому уклонению от налогов, в частности в помещениях заявителей. Это давало налоговым и полицейским органам широкие полномочия по обнаружению в помещениях заявителей документов, которые могли подтвердить подозрения в уклонении от налогов и использоваться в качестве доказательств против указанной компании.
Заявители никогда не обвинялись и не подозревались в совершении преступлений или в соучастии в мошенничестве, совершенном компанией-клиентом. Таким образом, в рамках налоговой проверки компании, являвшейся клиентом заявителей, власти провели обыск у заявителей исключительно потому, что столкнулись с трудностями в проведении налоговой проверки, в расчете на обнаружение документов, которые могли бы подтвердить их подозрения в том, что компания уклоняется от уплаты налогов. В этом контексте проведенные в помещении заявителей обыск и изъятие документов были не соразмерны преследуемой законной цели. Постановление о нарушении требований ст. 8 Конвенции принято единогласно; даже судья Жан Поль Коста не смог признать любопытство французских властей оправданным. Хотя размер компенсации морального вреда (5000 евро в пользу только одного Андре, не считая издержек) не слишком велик, возможно, в следующий раз французские фискалы задумаются о том, стоит ли позорить нацию ради простого любопытства.
Плутующий орган
Почти одновременно с проблемами многочисленных Андре Европейский суд рассмотрел дело австрийского адвоката Шмидта, которому был вынесен письменный выговор за диффамационные и необоснованные утверждения против обвинительного органа, допущенные в письменных объяснениях. К сожалению, в данном случае отстоять права адвоката не удалось.
Заявитель в запальчивости обвинил некий венский орган, имевший функции, сопоставимые с обвинением в разбирательстве уголовных дел, в том, что он «плутовал с его клиентом». После дисциплинарного производства, возбужденного против заявителя в связи посягательством на репутацию органа, ему было объявлен письменный выговор. Он безуспешно обжаловал санкцию.
Оспариваемое заявление не содержало личных оскорблений, а было скорее направлено против действий органа в разбирательствах, однако, по мнению Европейского суда, решающее значение имеет то, что утверждения заявителя не были подкреплены никакими фактами. В заявлении не разъяснялось, почему заявитель полагал, что орган действовал не надлежащим образом, предъявляя обвинение его клиенту. В противоположность нашумевшему делу «Никула против Финляндии» (Nikula v. Finland; постановление от 21 марта 2002 г.), вопрос в данном деле затрагивал не уголовный приговор, а дисциплинарную санкцию; отметим, однако, что и в финляндском деле приговор был не слишком суровым – адвокат за оскорбление прокурора была приговорена к небольшому штрафу; любопытно также, что столь решительным образом женщина защищала клиента по назначению.
Что касается пропорциональности санкции, Европейский суд учел, что была применена наиболее мягкая мера, предусмотренная Дисциплинарным законом, а именно письменный выговор. В итоге национальные власти привели относимые и достаточные основания для своего решения и не вышли за пределы своего усмотрения. По делу требования ст. 10 Конвенции нарушены не были (вынесено четырьмя голосами «за» и тремя «против»). Можно сделать вывод, что, оскорбляя прокуроров и прочих представителей обвинения, необходимо учитывать, что и они бывают обидчивы, и в любом случае позаботиться о доказательствах – поскольку Европейский суд, как и все живое, тоже может ошибаться.
Добавить к обиде оскорбление
В пресс-релизе не указано, что именно нашпионил в пользу такой могущественной державы, как Южная Корея, бывший дипломат Валентин Моисеев. Трудно угадать, какую именно государственную тайну можно выдать гегемону Желтого моря и какой ущерб в результате причинен нашей священной державе. Грустный факт заключается в том, что за эту информацию несдержанный работник иностранных дел получил не 15 суток, а отсидел почти четыре года в тюрьме. Если обвинение ничего не перепутало и государственный адюльтер действительно состоялся, получается печальная картина. Мало того, что Россия лишилась части своих многочисленных гостайн (среди которых попадаются и весьма удивительные), претерпев в связи с этим нравственные страдания, ей еще добавил их вдогонку своим сапогом Европейский суд, назначив в пользу незадачливого шпиона компенсацию в 25 тыс. евро. Суд не запретил государству-ответчику защищать свои никому не нужные секреты, но строго указал на необходимость прекратить нарушения прав адвокатуры, прежде всего в своих же собственных интересах. Уязвляя адвоката, Россия автоматически нарушает права подзащитного, а это уже совсем другой счет.
Дело Моисеева удивило Европейский суд сочетанием факторов, которые в целом настолько ограничивали права защиты, что нарушали принцип справедливого разбирательства дела. К такому выводу он пришел с учетом следующего.
(a) Ограничения юридической помощи. Защита заявителя была вынуждена испрашивать специальные разрешения для его посещения и бесед с ним. Это не только создавало значительные процедурные сложности, но и ставило защиту в зависимое и подчиненное по отношению к прокуратуре положение, чем нарушало принцип равенства сторон судопроизводства. Несколько раз орган обвинения фактически злоупотреблял своим доминирующим положением, отказываясь удовлетворить ходатайство адвоката заявителя о неограниченном доступе и угрожая ей уголовным преследованием, причем требование о разрешении на свидание с подзащитным не имело правовой основы и потому произвольным.
(b) Ознакомление защиты с документами. Национальное законодательство предусматривает цензуру корреспонденции заключенных, не делая исключения для привилегированной переписки. Поскольку изолятором управлял орган, осуществлявший преследование по делу (вероятно, Моисееву пришлось посидеть в лефортовском изоляторе КГБ), постоянное ознакомление с документами, которыми обменивались заявитель и его защитник, давало обвинению то преимущество, что оно могло заблаговременно узнавать о стратегии защиты, и ставило заявителя в невыгодное положение. Это очевидное нарушение конфиденциальности отношений адвоката с клиентом не могло не оказывать отрицательное влияние на право заявителя на защиту и не лишать полезного эффекта оказываемую ему юридическую помощь. Власти не утверждали, что эта неизбирательная мера, применявшаяся на протяжении всего разбирательства, была оправдана исключительными обстоятельствами или допущенными ранее злоупотреблениями защиты. Таким образом, она нарушила права защиты избыточным и произвольным образом.
(c) Ограничения доступа защиты к документам. Доступ заявителя к обвинительному заключению, другим материалам дела и заметкам заявителя и его защиты был возможен только в спецчастях изолятора и суда, рассматривавшего дело. Хотя соображения национальной безопасности могут при определенных обстоятельствах требовать процессуальных ограничений в делах, затрагивающих государственную тайну, принципы законности и верховенства права требуют, чтобы меры, влияющие на фундаментальные права человека, такие как право на справедливое судебное разбирательство, имели законную основу и обеспечивали защитную функцию последних. Государство-ответчик не ссылалось на какие-либо положения национального законодательства, регулирующие деятельность спецчастей при изоляторах или судах, и не выдвинуло оправдания всеобщему характеру ограничений доступа заявителя к материалам дела, при том, что, например, секретные материалы могли храниться отдельно. Лишение адвокатов возможности использовать их собственные заметки эффективно ограничило их в использовании содержавшейся в ней информации и вынудило полагаться исключительно на собственную память. Неограниченный доступ к материалам дела, неограниченное использование заметок и, в случае необходимости, получение копий относимых документов являются важными гарантиями справедливого разбирательства дела.
(d) Влияние условий транспортировки и заключения. Страдания и чувство неудовлетворенности, которые заявитель должен был испытывать в связи с бесчеловечными условиями транспортировки и заключения, затронули его способность к концентрации и интенсивному применению умственных способностей накануне судебных заседаний, когда возможность давать адвокату указания и консультироваться с ним имела первостепенное значение. Совокупный эффект условий и неадекватность доступных средств сделали невозможной подготовку заявителя к своей защите, особенно в связи с тем, что он не мог знакомиться с делом или со своими заметками в камере.
Вышеупомянутый размер назначенной по делу компенсации позволяет предположить, что стороне обвинения не мешало бы ограничить свои первобытные инстинкты. Если орган преследования имеет свой изолятор, кому-то все равно придется в нем сидеть, и, безусловно, специфика государственной измены в форме шпионажа не позволяет государству приветствовать чрезмерную открытость. Видимо, заявитель все-таки разгласил то, что не надо бы рассказывать направо и налево, раз Европейский суд признал, что его осуждение за раскрытие пусть даже несекретной информации не нарушает п. 1 ст. 7 Конвенции, и рекомендовал при толковании закона руководствоваться здравым смыслом. Но издевательства над защитой в любом случае имеют свои разумные пределы, и Российской Федерации стоит несколько снизить планку своих притязаний на европейское первенство – хотя бы в интересах собственного бюджета.
Ян ГУСЕВ
"АГ" № 2, 2009 Назад
|
