Вице-президент ФПА РФ, член Общественной палаты РФ В.В. Гриб не так давно ставший Общественным уполномоченным по обеспечению прав предпринимателей на справедливое судебное разбирательство и защиту в Европейском суде по правам человека, некоторое время назад поставил интересный вопрос об исполнении постановления ЕСПЧ по делу «Анчугов и Гладков против России». Европейский суд в данном деле признал не соответствующим положениям Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод прямой и безусловный запрет российским заключенным голосовать на выборах.

Как можно судить из сообщений в СМИ, господин Гриб полагает возможным отменить запрет одним из двух способов: либо изменить Конституцию РФ, либо переименовать «места лишения свободы», например, в «места принудительного содержания» в профильном законодательстве. Что важно и на что указывает пресса, отмечается, что «право голосовать могут не получить осужденные за особо тяжкие преступления». Якобы идею уже поддержали в Совете при Президенте РФ по правам человека.

Вопрос этот действительно крайне интересен и с теоретической, и с практической точки зрения. В данном случае «схлестнулись» не интерпретации, например, Конституционного Суда РФ и ЕСПЧ, а интерпретация ЕСПЧ с прямым и недвусмысленным текстом Конституции РФ.

В первую очередь необходимо обратить внимание на два момента.

Первое. В случае принятия новой Конституции России, которого, хочется верить, не случится, где будет указано на право заключенных голосовать в определенных случаях, проблема отпадет, поэтому этот вопрос я не рассматриваю.

Второе. Даже если будет найден способ разрешить заключенным голосовать в рамках действующей Конституции РФ, важно ясно и недвусмысленно артикулировать упомянутую вскользь прессой задачу недопущения автоматического разрешения всем заключенным голосовать. Дело в том, что Европейский суд отметил не только то, что безапелляционный и полный запрет всем заключенным (без учета конкретных обстоятельств) голосовать нарушает Конвенцию (на что указывается как в деле Анчугова и Гладкова, так и в делах Хирст (Hirst) против Великобритании, Фродл (Frodl) против Австрии, Скополла (Scopolla) против Италии). Подчеркнув свой статус как «не еще одна инстанция», который он последовательно отстаивает, он еще и указывал на дискрецию законодателя во внутреннем регулировании этого вопроса. И обращал внимание, что даже нерассмотрение судом в конкретном деле конкретных обстоятельств, влияющих на право голосовать, не может считаться нарушением Конвенции автоматически. Если законодатель установил категории, которым голосование запрещается, с учетом тяжести совершенных преступлений, длительности наказаний и других имеющих значение обстоятельств, то он таким образом выполнил требования Конвенции о недопустимости произвольного усмотрения. Приблизительно такие позиции даны в деле Скополла против Италии.

То есть, даже если кто-то каким-либо образом нашел бы способ исполнения постановления ЕСПЧ в рамках действующей Конституции, с точки зрения нормы последней было бы правильным сохранить частичный и максимально допустимый с точки зрения конвенционного обоснования запрет заключенным голосовать. Это, по-видимому, подразумевает сам В.В. Гриб, но сомневаюсь, что учитывает, например, Совет по правам человека.

Теперь о втором способе – «игре терминологией». Понятно желание авторов идеи найти путь исполнения постановления ЕСПЧ. Тем более что, если в этот раз Европейский суд обошелся без материальной компенсации заявителям, указав, что само по себе его постановление возмещает причиненный им ущерб, то в случае дальнейшей неимплементации позиции ЕСПЧ дело ведь может дойти и до финансовых санкций.

Но я бы в первую очередь серьезно усомнился в правильности варианта сделать это именно таким способом. «Игра терминологией» в данном случае станет «миной замедленного действия» под нормами Конституции.

Конституционный Суд довольно стабильно придерживается доктрины «существа над формой» в конституционных отношениях, и за счет этого в целом идея о приоритете реальности над формализмом в этих отношениях превалирует. Нет никакого сомнения, что колонии и тюрьмы, как их не назови, с конституционной точки зрения являются местами лишения свободы.

Если же сейчас путем «переименования» часть из них вывести из-под смысла данной статьи, то возникнет сразу две проблемы. Во-первых, это не совсем будет соответствовать позиции ЕСПЧ, потому как сам по себе вид места лишения свободы не свидетельствует автоматически о критериях, влияющих на избирательные права.

Во-вторых, что еще более важно, этот прецедент превалирования «формы над существом» в конечном итоге, я уверен, будет использован в целях уклонения от исполнения Конституции. Смертную казнь могут переименовать в принудительное лишение жизни, арест – во временное содержание и т.д. и т.п. А возразить будет нечего: прецедент создан. То есть эти благие намерения могут с большой вероятностью привести нас известно куда.

Что делать?

Я на данный момент вижу два реальных варианта – «меньшее зло» и рискованный.

Рискованный – попробовать решить этот вопрос через толкование Конституции Конституционным Судом. Ведь ни сама она, ни Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации» не указывают, какими именно способами необходимо ее толковать. А толкование, как известно, бывает различным, в том числе отталкивающимся не от прямого текста, а от его (текста) сочетания с иными факторами (телеологическое, историческое и др.). И в рассматриваемом случае теоретически возможно провести толкование Конституции с точки зрения концепции «живой конституции», исходя из современных реалий лишения свободы, нового этапа развития общества и «вновь открывшейся» позиции международного права.

Этот способ я называю рискованным, потому как его использование хотя и приведет к увеличению защиты конституционных прав, но в некотором роде создаст прецедент небуквального толкования Конституции, и неизвестно, как этот прецедент, опять же, будет использован в дальнейшем. Но этот способ, на мой взгляд, все же более удачен, чем «игра терминологией», потому что Конституционный Суд, в отличие от законодателя в нынешних реалиях, обязан будет давать такому толкованию развернутую, детальную и качественную мотивировку, что станет хоть какой-то гарантией его (толкования) обоснованности.

«Меньшим злом» мне кажется вариант оставить все как есть, стойко смиряясь с критикой ЕСПЧ. В рассматриваемом случае толкование, данное на основе Европейской Конвенции международным судом, который, безусловно, должен уважаться российской правовой системой, вступило в прямой конфликт с буквальным текстом Конституции РФ. То есть в очередной раз встал вопрос о соотношении Конституции и Европейской Конвенции. Но более жестко, потому что речь все-таки зашла о самом тексте Конституции, а не о его толковании.

По моему сугубо персональному мнению, решение данного вопроса не может иметь единого варианта, но может иметь общее правило. И по общему правилу Конституция РФ как первичный и основополагающий правовой документ, принятый путем прямого волеизъявления народа, изначально наделяющий легитимностью все публичные органы, в том числе отвечающие за вступление в международные договоры, должна иметь приоритет. Особенно если конфликт позиций прям и очевиден.

Я хотел бы обратить внимание, что говорю лишь об общем правиле и лишь о приоритете самой Конституции. Я активно не разделяю позицию, лоббируемую нашей следственной наукой, выраженную, например, в одном из недавних интервью главы Следственного комитета «Российской газете», о приоритете российских законов (даже не Конституции!) над международным правом, да еще и во всех случаях. На мой взгляд, будучи принятой, эта позиция быстро уничтожит в любой стране право, а затем и немалое количество ее граждан, потому что международное право для того в первую очередь и создано, чтобы защищать людей от произвола национальных властей. Власти всех стран в определенной мере «страдают» от Европейского Суда (и вопрос о голосовании заключенных, решенный изначально в отношении Великобритании, тому пример), но всем странам хватает сбалансированности и правовой мудрости оставаться подведомственными этому Суду. И хочется верить, что Россия в этом смысле не станет исключением.

Я же веду, повторюсь, речь только об общем правиле и о приоритете только Конституции. Неприменение этого общего правила, как мне кажется, возможно в тех случаях, когда речь идет о неких фундаментальных и самоочевидных правах, не могущих на современном этапе мирового развития подвергаться сомнению, вроде права на жизнь, свободу и личную неприкосновенность, необходимости сохранения культурного наследия и т.п. О тех правах, которые сегодня называют «естественными», «основополагающими», «общепризнанными», – у них много различных эпитетов. Потому как даже если граждане какой-либо страны при принятии конституции решили, например, не считать жизнь ценностью, эта норма не должна иметь приоритет, поскольку жизнь человека (его свобода, личная неприкосновенность, сохранение культурного наследия) на данном этапе ценна для всего человечества как нечто основополагающее, без чего человечество не сможет считаться человечеством.

Является ли право заключенных голосовать именно такой – основополагающей и базовой – ценностью? Мне кажется, что на данном этапе вряд ли. А значит, и для исключения из названного общего правила оснований нет, и Конституция должна иметь приоритет.

Все эти вопросы спорны, дискуссионны и неоднозначны. И данный пост я пишу во многом с надеждой спровоцировать некое профессиональное обсуждение по этому поводу. Потому как в отсутствие такой дискуссии, во-первых, вопрос продолжает быть нерешенным и не движется к решению, а во-вторых, измышления следственной науки остаются без какой-либо реакции. А такие сложные проблемы важно решать очень сбалансированно и осторожно. Потому что главное слово в Конституции, хотя в нем и не записанное, – «баланс», как любит говорить один ведущий российский конституционалист.