Дело вовсе не в «пикантности» ситуации (в последнее время наше общество с энтузиазмом отвыкает от цивилизованного спора, а термин «несогласный», как и при «старом режиме», приобрел ругательный подтекст) и даже не в блестящем владении искусством слова участниками полемики, а в актуальности предмета самой дискуссии. Встретив в одной из социальных сетей ссылку на поименованные материалы, содержавшую сравнение их авторов с персонажами известного романа В.С. Пикуля о «взаимоотношениях» – А.М. Горчаковым и О. фон Бисмарком, – а равно предложение к продолжению публичного обсуждения темы, не смог оказаться в стороне.

С младых ногтей каждому из нас известны две мудрости древних: «Право есть искусство добра и справедливости» и «Высшее право – высшая несправедливость». Заучивая на «уроках» латыни эти чеканные фразы и правильно интерпретируя их в соответствии с господствующей доктриной римского права, мы только с годами начинаем понимать, что суть юридического «ремесла» как раз и заключается в постоянном поиске баланса между этими взаимоисключающими тенденциями.

К поиску такого компромисса и сводятся статьи уважаемых коллег, касающиеся законности и целесообразности допуска так называемых «адвокатов-дублеров» в процесс.

Точки зрения обоих лидеров сообщества базируются на достаточно убедительных аргументах. Как справедливо указывает Генри Маркович Резник, практика ЕСПЧ, до последнего времени воспринимавшаяся нами в качестве наднациональной и в этом контексте эталонной, в принципе предусматривает возможность ограничения права обвиняемого на участие в его процессе конкретного защитника посредством «подназначения» ему, да простят меня любители изящной словесности, «назначенца». Главное, чтобы такое ограничение было оправданно необходимостью достижения совокупности иных целей правосудия, включая пресечение злоупотребления правом на защиту. По сути, его оппонент ссылается не столько на невозможность принуждения к осуществлению субъективного права, сколько на недопустимость его ограничения ничем иным, кроме процессуального закона, и на отсутствие «следов» такого ограничения в актуальных положениях ст. 50, 52 УПК РФ. Этот довод Геннадия Константиновича Шарова представляется трудно опровержимым с точки зрения буквального прочтения позитивного права.

С другой стороны, апелляция признанного мэтра отечественной адвокатуры к социальным аспектам проблемы не встретила сколько-нибудь серьезной критики со стороны визави Генри Марковича. В этой связи фактический уход Г.К. Шарова от обсуждения этого аспекта нельзя признать верным. Право, включая правоприменение, являясь универсальным социальным регулятором, безусловно, обязано обладать признаком стабильности. С другой стороны, оно не может рассматриваться в качестве неизменной, статичной системы. Существенное отставание законодательства от регламентируемых им правоотношений – явление не менее опасное, чем его произвольная интерпретация со стороны властей.

И здесь мы подходим к двум существенным моментам, которые, как мне представляется, обошли «канцлеры».

Первый состоит в чудовищном отставании изучения и осознания социального смысла права со стороны отечественной науки и практики. Какую информацию можно почерпнуть из анализируемых материалов:

– в судейском корпусе есть мнение о наличии серьезной проблемы с затягиванием производства по уголовным делам посредством злоупотребления правом на выбор защитника, что выразилось в попытке введения сдерживающей меры, то есть права суда на назначение «адвоката-дублера» посредством «руководящего разъяснения» Пленума ВС РФ. Эта попытка не удалась, в том числе по причине активных возражений со стороны адвокатского сообщества;

– само адвокатское сообщество осознает, что проблема есть, хотя и не склонно полностью возлагать ответственность за нее на коллег, что подтверждается показательным «казусом», приведенным Г.М. Резником, и, насколько можно судить, окончанием «истории» с неудачной попыткой дисциплинарного преследования принципиального адвоката, отраженной в статье Г.К. Шарова.

К сказанному можно добавить, что такой либеральный подход господствовал в корпорации далеко не всегда. Например, единственной моей профессиональной «наградой» до сих пор является замечание АП ХК, вынесенное в 2004 г. за ссылку на невозможность продолжить защиту после заявления клиента об отказе от моих услуг, не принятого председательствующим по делу.

При этом нет смысла интересоваться существованием каких-либо статистических выкладок, касающихся случаев назначения в процесс «адвокатов-дублеров», или репрезентативными опросами юристов-практиков по этому поводу. Как при таком порядке вещей можно сделать вывод о недостаточности существующего способа охраны правопорядка от возможных «злоупотреблений правом на защиту», которым в настоящее время, и в этом нельзя не согласиться с уважаемым Геннадием Константиновичем, выступает возможность привлечения адвоката к дисциплинарной ответственности вплоть до прекращения статуса? На каком основании судить о необходимости внесения в законодательство «лоббируемых» Генри Марковичем радикальных нововведений?

Второе обстоятельство, которое совершенно нельзя игнорировать, – это чудовищное, просто «средневековое» с точки обеспечения «естественных прав» положение с правоприменительной практикой по уголовным делам, имеющее тенденцию к ухудшению и ужесточению репрессивной составляющей. Тем, кто не принимает на веру последнее утверждение, предлагаю ознакомиться с анализом последних статистических данных ВС РФ и УФСИН.

В этом контексте, убежден, что поиски путей устранения дуальности, с упоминания о которой начата статья, возможны только в рамках правовой системы, принимающей за постулат, что «высокие цели правосудного ограждения общества могут достигаться только нравственными идеями и принципами».

В нашем же случае поиски компромисса очень напоминают переговоры западных ромеев с «очередным» Аттилой (вы можете выдвигать любые разумные доводы и подписывать любые соглашения, но все равно будет так, как захочет «немытый» варвар). В конечном итоге, кто такой адвокат? Если вы судья А.И. Щур со стряпчим, в принципе можно особо не церемониться).

Очевидно, что в подобных условиях предоставление суду не только неограниченного усмотрения в вопросе определения направленности того или иного процессуального, тем более распорядительного, действия участников уголовного судопроизводства со стороны защиты на затягивание производства по делу, но и права ограничивать в связи с этим свободу обвиняемого пользоваться помощью избранного им защитника, приведет исключительно к расширению произвола.

Закрепленный в законе критерий замены защитника в связи с невозможностью его участия в процессуальных действиях в течение 5 дней подряд носит объективный характер и представляется достаточной гарантией соблюдения разумных сроков уголовного судопроизводства, а также прав иных участников уголовного судопроизводства.

В случае если у конкретного состава суда сформировалось мнение, что определенный адвокат осуществляет деятельность с нарушением законодательства, последний наделен широким инструментарием реагирования, в том числе посредством вынесения частных определений (постановлений).

За длительную историю адвокатуры как гражданского института ею выработан развернутый инструментарий, направленный на обеспечение получения статуса подготовленными в нравственном и профессиональном отношении лицами, а также мер по самоочищению, включая возможность исключения из корпорации. Не дело суда решать, кто из лиц, наделенных статусом адвоката, в состоянии по согласованию с клиентом определять формы и методы оказания правовой помощи, а равно нести перед сообществом ответственность за допущенные нарушения профессиональной этики, а кто не способен справиться с первым без посторонней помощи. И уже тем более, не дело государства «навязывать» обвиняемому (подозреваемому) «дополнительных» защитников.