ВЕРДИКТ: «НЕВИНОВЕН»

19 февраля в Московском окружном военном суде был оглашен вердикт коллегии присяжных по делу об убийстве Анны Политковской

Оправдательный вердикт присяжных на процессе по делу об убийстве Анны Политковской вызвал бурю эмоций: одни считают, что справедливость не восторжествовала, другие уверены, что на свободу выпустили лиц, непричастных к этому преступлению. Но и другие признают убедительную победу, одержанную стороной защиты над государственным обвинением.
В гостях у «АГ» – адвокат Мурад МУСАЕВ, представлявший в суде интересы подсудимых.

– Скажите, как Вы вошли в этот, первый в Вашей жизни судебный процесс с участием присяжных заседателей? Вас назначили или Вы сами взялись защищать своих земляков?

– С просьбой о защите Джабраила Махмудова ко мне обратился один мой добрый знакомый, который был дружен с семьей парня. Я взялся за дело на основании соглашения, но я знал, что родители Джабраила – люди скромного достатка, поэтому помощь была безвозмездной. Об этом приличествовало бы смолчать, но уже из нескольких источников я слышал о том, будто получил за участие в этом деле многие сотни тысяч долларов от неизвестных людей.

Что касается национальной принадлежности, то ни для кого не секрет, что защита чеченцев на среднерусской возвышенности не дает их земляку конкурентного преимущества. Напротив, для меня это было фактором риска. Если бы среди присяжных заседателей оказались люди, страдающие ксенофобией, что в наше время не редкость, нам бы не поздоровилось. К счастью, в коллегии присяжных в этом деле оказались люди, не только свободные от предрассудков, но и принципиальные. Они показали всему миру, что значит решение по совести.

– Если бы Вы сами были уверены, что эти люди совершили то преступление, которое им инкриминировалось, вы все равно взялись бы за их защиту, учитывая отношения между вашими родственниками?

– Скорее всего, я порекомендовал бы своим доверителям найти другого адвоката. Рискуя навлечь на себя гнев адвокатского сообщества, я должен сказать, что вряд ли смог бы оказать качественную юридическую помощь людям, о которых знал бы, что они причастны к убийству А.С. Политковской. Эта хрупкая женщина была одной из тех немногих журналистов и общественных деятелей в России, которые осмеливались говорить правду о том, что происходило на территории Чечни. Она давала надежду людям, обездоленным войной, и спасала жизни моих земляков. Я не только уважал Анну Степановну, но как гражданин этой страны и как чеченец считал себя обязанным ей. Поэтому я едва ли смог бы говорить о невиновности ее реальных убийц, как ни один адвокат не смог бы эффективно защищать убийц близкого ему человека.

– А подсудимого Рягузова Вы защищали?

– Нет, у него были свои адвокаты, но я, высказывая свою позицию по делу, касался и обвинений, предъявленных Рягузову, причем по делу, которое никакого отношения к моему подзащитному не имело. Должностное преступление, инкриминированное Рягузову, имело место 5 лет назад. По этому факту трижды выносился отказ в возбуждении уголовного дела и только в 2007 г., когда в связи с убийством Политковской понадобилось упрятать этого человека, материал проверки вдруг реанимировали. Это частный, но не единичный случай, такова порочная практика, и я счел своим долгом высказаться на это счет.

– Как Вы считаете, прокуратура действительно пыталась найти убийц Анны Политковской или она лишь создавала видимость своей активности?

– Я позволю себе комплимент государственным обвинителям – они сделали все от них зависевшее, чтобы любой ценой добиться обвинительного приговора. Они выходили далеко за рамки предъявленного обвинения, приводили доказательства, не связанные с убийством, чтобы создать у присяжных негативное впечатление как о моем подзащитном, так и о других подсудимых.

– Если они сделали так много, как же они допустили, чтобы в деле остались документы, оскорбляющие и унижающие Политковскую?

–  Должен сказать, что эти «документы» (листы так называемой презентации, на которых содержалась критика в адрес Политковской и ее перевранная биография), быстро пролистали, и присяжные едва ли могли ознакомиться с их содержанием. Здесь вопрос скорее к следователям, нежели к государственным обвинителям. Зачем им понадобилось ругать Анну Степановну? С какой целью они пытались очернить память жертвы расследованного ими преступления? Я считаю, что ответ до неприличия прост: авторы презентации просто не удержались от того, чтобы высказать свое мнение о правозащитнике и журналисте, которая не жаловала «силовиков», преступающих закон.

– Казалось бы, защите выгодна демонстрация фактов, порочащих жертву и тем самым обеляющих в какой-то мере деяния преступника.

– Неужели мы стали бы строить защиту на том, что «хорошие люди», дескать, избавили родину от американской шпионки? Такая квазипатриотическая позиция просто аморальна.

– Подсудимых обвиняли не в самом убийстве, а в соучастии в убийстве, якобы совершенном человеком, который скрывается от правосудия. Гособвинение сумело собрать факты, доказывающие это соучастие?

– Так называемый киллер, которого не удалось посадить на скамью подсудимых, – это Рустам Махмудов, родной брат моего подзащитного. Присяжные и журналисты, присутствовавшие в зале суда, могли своими глазами увидеть, насколько Рустам отличается от человека, зафиксированного видеокамерой слежения у дома Политковской. На видео показан человек ростом 167 см в обуви и головном уборе, тогда как «голый» рост Рустама Махмудова, согласно справке из военкомата, – 170 см. Но главное, Рустам – человек плотного телосложения, коренастый, широкоплечий, с большой головой и довольно солидным животом, на видео же нам показывают худощавого, сутулящегося убийцу.

Обвинение вывесило в зале суда три фотографии Рустама, обрезанные так, что его телосложение трудно определить. Мы пытались предъявить другие фотографии, в полный рост, но нам говорили, что они не имеют отношения к делу. Судья говорил: «Мы здесь не судим Рустама Махмудова». Хотя его имя значится чуть ли не на каждой странице обвинительного заключения,и сами государственные обвинители продемонстрировали не меньше трех фотографий этого человека.

Защите помогло вещественное доказательство – мобильный телефон, изъятый у моего подзащитного. На нем сохранились снимки братьев Махмудовых, в том числе сделанные у водоема, где фигуранты по делу сфотографированы в полный рост, в одних плавках. Суд не имел права отказать нам в просьбе предъявить присяжным это вещественное доказательство. И всем сразу стало ясно, что человек, входящий в подъезд Политковской сразу за ней и выходящий из этого подъезда через пару минут после убийства, не может быть Рустамом Махмудовым.

– Неужели следствие не делало попыток установить, кто этот человек и кто люди, следившие за Анной Политковской?

– Что касается личности предполагаемого убийцы, то следствие решило некритически относиться к версии, что это Рустам Махмудов. Другие версии уже не отрабатывались.

А лица, следившие за Политковской… для их поиска следователи сделали «все возможное» – разослали письма в компетентные органы (МВД, ФСБ и даже Таможенный комитет), чтобы там сравнили фотографии с фотографиями сотрудников этих органов. Вопрос был примерно такой: «Нет ли среди ваших сотрудников этих двоих, которые следили за Политковской?» Угадайте, какими были ответы. «Нет, конечно, у нас таких сотрудников нет». На этом всё. Вот как искали реальных преступников.

Суд просто проигнорировал тот факт, что за Политковской следили два человека – мужчина и женщина. Мужчину в светлой одежде и его спутницу зафиксировали видеокамеры торгового центра, который А. Политковская посетила за час до убийства. Был и свидетель, видевший парочку в автомобиле у дома Политковской за день до убийства. Мы просили вызвать его для допроса в качестве свидетеля, но суд ответил категорическим отказом. А ведь речь о свидетеле, который был трижды допрошен на стадии предварительного следствия и дал ценнейшие для дела показания.

– А почему этого не сделала защита?

– Мы разыскали этого свидетеля, который оказался сотрудником отдела розыска УФСИН по г. Москве (хотя номера его квартиры ни в одном из протоколов допроса не оказалось). Мы связались со свидетелем по телефону. Он был готов дать показания, однако просил, чтобы к его начальству с соответствующей просьбой обратился суд. Но судья  заявил нам, что допросит этого свидетеля только в том случае, если мы сами приведем его и заставим дожидаться приглашения в коридоре суда.

– Давайте вернемся к обвинениям, предъявленным непосредственно подсудимым.

– Их обвиняли в том, что в октябре 2006 г. Сергей Хаджикурбанов создал организованную преступную группу, куда вошли братья Махмудовы, приобрел пистолет и передал его предполагаемому убийце. А непосредственно в день убийства один из братьев Махмудовых якобы находился около дома Политковской в машине вместе с киллером и осуществлял связь с другим братом, который стоял на Садовом кольце и дал сигнал, что журналистка проехала мимо него в направлении своего дома.

Защита просила привести хотя бы один факт, подтверждающий эти обвинения. Но никаких достоверных сведений о том, что члены так называемой ОПГ даже были знакомы в то время друг с другом, что они где-то встречались и обсуждали свои «преступные» планы, обвинение так и не представило. Джабраил познакомился с Хаджикурбановым лишь в декабре 2006 г., а Ибрагим вообще впервые увидел его в зале суда. Одно это доказывает, что обвинение надуманно. Нельзя обвинять в создании ОПГ людей, которые даже не знакомы. Не было также подтверждений, что подсудимые когда-либо видели или держали в руках пистолет, из которого было совершено преступление.

– Но пистолет ведь был найден.

– Да, но обвинение не сказало ни слова о происхождении этого пистолета. Не сказали именно потому, что из сведений, которыми располагало обвинение, нельзя было сделать вывод о том, что подсудимые имеют какое-то отношение к этому оружию. Не было представлено ни единого доказательства того, что кто-то из обвиняемых хотя бы видел этот пистолет.

На пружине пистолета нашли волос. Его исследовали и сравнили с волосом собаки, к которой имел отношение Ибрагим. Выяснилось, что волос на пистолете принадлежит кошке. Кошачий волос был тут же «обнаружен» в автомобиле, принадлежавшем Рустаму Махмудову, которым якобы пользовались преступники. Но выяснилось, что волосы происходили от разных кошек. Пот на пистолете, ставшем орудием убийства, также не принадлежит ни одному из братьев Махмудовых. Кому принадлежат следы пота, выявленные на пистолете, до сих пор неизвестно. А повторную экспертизу суд назначить отказался, хотя на ее проведении настаивали и защитники, и представители потерпевших.

– Однако за несколько дней до убийства, когда за Анной Политковской следили, и в день убийства братья все же оказались поблизости от места преступления?

– Нет. И теперь мы переходим к формуле обвинения, опровергнутой в суде.

Нам говорили, что наши подзащитные следили за Политковской, а мы просили: «Докажите, по крайней мере, что их маршруты когда-либо совпадали с маршрутом Политковской. Покажите, что в какой-либо из дней кто-либо из этих ребят ехал или шел за Анной Политковской». Ответом нам было молчание. 

Нам говорили, что 3, 5 и 6 октября 2006г. наши подзащитные репетировали убийство Политковской. Но детализация телефонных переговоров этих ребят – основное доказательство обвинения – свидетельствовала об обратном. В то время, когда реальные преступники «репетировали» убийство на Лесной улице (это зафиксировано видеокамерами), мой подзащитный и его брат находились за много километров от этого места. Мы сравнили данные видеокамер с детализациями звонков и обнаружили, что в то время, когда на Лесной улице 3 октября преступники отрабатывают свои действия, Джабраил находился на Кутузовском проспекте. Ибрагим в это время вообще был в Тушино. 5 октября Джабраил находился на Стромынке, а Ибрагим где-то на окраине города. И так каждый из дней. Так кто же действительно был в это время на Лесной, кто реальные преступники? Ответа нет. Мы предъявляли следствию предполагаемые номера телефонов тех людей, которые реально следили за Политковской. Но проверить эти номера никто не пожелал. По мне, такие следственные действия – спектакль в театре абсурда.

– А где находились ваши подзащитные в день убийства?

– К сожалению, как и любой нормальный человек, наши подзащитные к первому допросу уже не помнили событий этого конкретного дня, ведь давность уже была годичная. Плюс, следствие придумало очень правдоподобную версию событий 7 октября 2006 г. Если к остальным дням отнеслись спустя рукава, то для 7 октября подгоняли цифры, придумывали доказательства, редактировали результаты биллинга. Но... если сочинить обвинение можно, то сделать это безупречно – едва ли. Как бы кропотливо не работали заготовители из Следственного комитета, ошибок и противоречий избежать не удалось.

Довольно показательна история с распечатками телефонных соединений. Это были данные в формате Excel. Нам говорят: «Диск поступил из телефонной компании». Нажимаем правой кнопкой мыши на иконку файла – видим, что его автора зовут «sledovatel». Вместо слова «абонент» в таблице звонков использовано «фигурант», некоторые контакты установлены «при осмотре места происшествия». Откуда у «Мегафона» такая информация?!

Выяснилось также, что эти данные легко корректируются. Я прямо в зале суда спокойно заменил имя одного из подсудимых на фамилию руководителя следственной группы. Такие же замены могло осуществить любое заинтересованное лицо.

Далее. Предоставленная следствием распечатка телефонных соединений Анны Политковской за 7 октября 2006 г. обрывалась на временной отметке 14 часов 46 минут. А дети Анны Степановны утверждали, что разговаривали с мамой позже. Выяснилось, что из детализации исчезли два последних прижизненных звонка жертвы преступления. По чьей воле это произошло – вопрос. Зато сразу после того, как наши уважаемые коллеги со стороны потерпевших и мы обратили внимание на «недостачу», нам прислали второй вариант телефонного счета, где два звонка были вставлены на место. Интересно?

Дальше – больше. Обвинение гласит, что в 15.52 Ибрагим позвонил Джабраилу и сообщил ему, что машина журналистки проехала мимо него. Через 3 минуты убийца выходит из машины. В 15.57 Анна Политковская была убита. А в 15.58 уже Джабраил звонит Ибрагиму, чтобы за 8 секунд сообщить, что дело сделано. Действительно, в детализации звонков обоих братьев такие звонки есть, все очень правдоподобно. Однако мы пригляделись к этому документу повнимательнее и обнаружили, что, согласно детализации звонков Джабраила Махмудова, он в интересующий нас временной промежуток 7 октября 2006 г. разговаривал с Ибрагимом 6 раз, а у Ибрагима в детализации таких звонка только 4. Как такое возможно: у Джабраила написано, что Ибрагим ему звонил дважды, а у Ибрагима таких исходящих звонков нет? Кто-то дописал Джабраилу на 2 звонка больше, чем Ибрагиму, – единственное логическое объяснение. Таким образом выяснилось, что «кит» обвинения – детализация телефонных переговоров – это обыкновенная фальшивка.

Угадайте, что произошло, когда мы обратили на это внимание суда? Тут же, как и в случае с детализацией звонков Политковской, появилась новая распечатка, куда аккуратно вписали две недостающих строки. Подобные изменения в стандартных документах, где телефонные соединения фиксируются автоматически, не могли не вызвать сомнений у присяжных заседателей.

А когда мы изучили данные следственного эксперимента, содержащего хронометраж движения Политковской, мы с помощью математических вычислений доказали, что в тот момент, когда Ибрагим с Садового кольца якобы звонил Джабраилу, Политковская никак не могла проезжать мимо звонившего, так как была на Никитском бульваре. Обвинение уже в прениях пыталось назвать другое место, где якобы находился Ибрагим. Но присяжные не могли не почувствовать, что это – лукавство. А другие люди в зале суда просто смеялись над этими потугами подогнать данные, которые никак не сходятся.

И таким же недостатком страдало каждое второе доказательство, предъявленное гособвинением.

– Похоже, таких нестыковок не могла не заметить даже Фемида, несмотря на свою повязку на глазах. И в итоге она улыбнулась именно стороне защиты.

– Когда обвинители стали рассказывать присяжным про Фемиду, про количество доказательств на той или другой чаше весов, мы ответили так: большая часть доказательств обвинения при внимательном рассмотрении легла на нашу чашу, ведь сила доказательства, как говорили древние, в их качестве – не в количестве. Иные же доказательства и вовсе годились лишь для того, чтобы выбросить их в мусорную урну. В конечном итоге чаша гособвинителей была наполнена сочинениями следователей, которые едва ли могут перевесить даже пустоту. 

– Может быть, органы гособвинения были вынуждены скрыть тех лиц, которые реально следили за Политковской? Например, потому что эти лица работают в компетентных органах. И потому они хотели найти именно «козлов отпущения», чтобы взвалить на них вину за это дерзкое преступление?

– Я в этом почти уверен. Моих подзащитных, скорее всего, пытались «назначить» на роли, сочиненные следствием.

– А Вы, именно Вы как адвокат, сделали все, что было в Ваших силах?

– Есть еще целый ряд процессуальных действий, которые мы намерены начать через одну-две недели, так как мы уже решили, что надо готовиться ко второму этапу этого процесса (как известно, прокуратура опротестовала приговор суда). Есть возможность устроить следственный эксперимент, чтобы проверить показания наших подзащитных и несколько утверждений следствия, надо сделать еще несколько запросов, в том числе в телефонные компании. Мы этого не сделали на первом процессе, так как понимали, что уже существовавших аргументов должно было быть достаточно, да и сроки поджимали. Теперь у нас есть время и простор для маневра.

Что касается целей в процессе… Нам удалось показать присяжным надуманность обвинений. Но, к сожалению, мне так и не удалось (и я считаю это своим упущением) убедить детей Анны Политковской, ее коллег и друзей в том, что оправдательный вердикт по этому делу – в их интересах. Почти так же, как в интересах моих подзащитных. Сами потерпевшие понимают и не скрывают, что на скамье подсудимых сидели не убийцы, а люди, которые теоретически могли иметь косвенное отношение к этому жестокому убийству. Претензии потерпевших в адрес моего подзащитного сводились к одному: «Ведь он что-то наверняка знает о реальных преступниках, но молчит…». Если бы братьев Махмудовых осудили за то, что они следили за журналисткой или находились рядом с местом убийства, а через год-другой вдруг нашли бы настоящих пособников убийцы, ни один следователь не захотел бы признать свою ошибку. Никто не отказался бы от полученных наград и звездочек, никто не захотел бы выплачивать невинным людям многомиллионную компенсацию. Поэтому, как я думаю, уже никто не стал бы продолжать поиск виновных в убийстве.
Если бы обвинительное заключение по этому делу «сработало», то исполнителем убийства уже окончательно решено было бы считать Рустама Махмудова. И настоящего стрелка уже также никто не искал бы. Зато, я уверен, на самого Рустама реальные преступники объявили бы настоящую охоту. Ведь при таком раскладе нет человека – нет проблемы.

В общем, обвинительный вердикт по этому делу был бы отличным способом избавить от ответственности настоящих преступников. И хотя следствие, я уверен, теперь будет продолжать изготавливать новые «доказательства вины» моих подзащитных, над ним будет висеть дамоклов меч нового оправдательного вердикта и оно должно будет идти в направлении настоящих убийц.

Наконец, это уголовное дело – совсем не «висяк», даже опубликованных материалов достаточно, чтобы выйти на тех, кто спланировал и осуществил это убийство. Но, рискну высказать предположение, что либо реальные преступники неприкосновенны, либо следствие просто не может установить их личности и местонахождение. Знаю, что делать такие предположения – не самое благодарное дело, но первый вариант мне кажется более вероятным.