АВТОРИТЕТ И РЕПУТАЦИЯ
Есть острые проблемы, которые надо решать в первую очередь, потому что они наносят колоссальный ущерб адвокатуре
На вопросы «АГ» о принципах адвокатской этики, Кодексе профессиональной этики адвоката и практике его применения отвечает Анна Николаевна Денисова, вице-президент ФПА РФ, представитель ФПА РФ в Северо-Западном федеральном округе, первый вице-президент АП Ленинградской области.
– Анна Николаевна, Кодекс профессиональной этики адвоката устанавливает требования к содержанию информации об адвокате и адвокатском образовании, но не регламентирует формы и способы ее распространения. Не противоречат ли некоторые из них общим принципам и нормам профессионального поведения, согласно которым адвокат должен при всех обстоятельствах сохранять честь и достоинство, присущие его профессии, избегать действий (бездействия), направленных к подрыву доверия, заботиться об авторитете корпорации? Если, например, я вижу машину, на кузове которой огромными буквами написано «адвокаты», а дальше следует номер телефона, то мне кажется, что такое предложение услуг повышению авторитета корпорации не способствует.
– Или идешь, например, по улице и видишь рядом с рекламой услуг «девочек по вызову» телефон адвоката и предложение звонить в любое время.
Мы разбирались в этой проблеме, потому что поступали обращения из разных районов нашей области, и выяснили, что достаточно большое количество такого рода рекламы размещают не адвокаты.
Но и адвокаты не всегда безупречны: каждый информирует о себе сообразно собственным представлениям о пределах, установленных Кодексом. Почему некоторые из них не особенно задумываются, как в таких случаях выполнить общие принципы профессиональной этики? Это вопрос, прежде всего, правовой культуры: если кто-то очень озабочен поиском клиентов, то может забыть, что оказывает не услуги, а квалифицированную юридическую помощь. Хотя мне кажется, что хороший адвокат никогда не заслужит такой упрек: во-первых, у него есть клиентура, во-вторых, он дорожит своим именем. Это проблема тех, кто только недавно пришел в адвокатуру и пока не очень хорошо понимает специфику профессии, или тех, кто никогда ее не поймет, к сожалению, несмотря на то, что находится в корпорации уже долгое время.
– Возможно, таким адвокатам следует дать ориентиры, как вести себя в этой сфере? Помогли бы улучшить ситуацию, например, рекомендации по применению ст. 17 КПЭА? В редакцию «Новой адвокатской газеты» поступают материалы с предложениями либо разработать такие рекомендации, либо внести дополнения в ст. 17. Многие считают, что ее положения слишком лаконичны.
– На мой взгляд, статья сформулирована достаточно четко и всеобъемлюще, ее положения дают ясное представление о том, что можно делать, а что нет. Хотя, с другой стороны, нельзя исключать, что субъективное восприятие другого человека может быть иным, поэтому рекомендации неплохо было бы принять.
Проблемы в этой сфере у нас вызваны в том числе и тем, что часть адвокатов нашей палаты работает в Санкт-Петербурге, поэтому мы не можем знать всей информации, которую они о себе дают. Но нас ставят в известность о негативных фактах, причем иногда не для того, чтобы объективно оценить коллегу, а из желания использовать эти сведения с какой-то иной целью. В районах области подобных проблем практически не бывает, потому что там, как правило, небольшие города, где все практикующие юристы и адвокаты друг друга знают, все на виду и не станут портить свою репутацию неэтичной рекламой.
– А что Вы думаете о поведении адвокатов в социальных сетях? Должны ли адвокаты соразмерять его с правилами профессиональной этики? Нужны ли рекомендации о поведении в этой сфере? Ведь социальные сети – публичное пространство. Международная ассоциация юристов в 2014 г., например, уже приняла общие правила поведения адвокатов в них.
– Эта проблема связана в том числе с дилеммой, которую Совету ФПА РФ пришлось решать на VI Всероссийском съезде: где границы дисциплинарной ответственности адвоката? И хотя я была в числе тех, кто возражал против распространения сферы ответственности за пределы сугубо профессиональной деятельности, для меня вопрос, который Вы задали, тоже существует, потому что, с моей точки зрения, конечно, есть общие требования адвокатской этики и корпорация каким-то образом должна предъявлять их человеку, который является ее членом. Но для этого должна быть правовая база.
Мы периодически вносим поправки в наш Кодекс профессиональной этики, и, может быть, адвокатское сообщество со временем найдет формулировку, которая позволит соблюсти баланс: с одной стороны, оградит адвоката от вмешательства в его личную жизнь (с чем были связаны опасения у многих, в том числе и у меня), с другой – даст возможность предъявлять ему претензии в случаях, когда он роняет достоинство корпорации, не находясь при исполнении обязанностей, связанных с оказанием юридической помощи.
– А есть ли какие-либо вопросы профессиональной этики, которые, на Ваш взгляд, не в полной мере урегулированы Кодексом?
– С моей точки зрения, у нас хороший Кодекс профессиональной этики, он в сжатой форме содержит практически весь инструментарий, с которым необходимо работать. Я думаю, что очень большую аккуратность надо проявлять при принятии решений о внесении в него изменений. Вот, например, после шестого съезда появилась возможность для адвокатов обжаловать решения в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. У нас было достаточное количество такого рода обращений, но фактически только одно – причем с очень большой оговоркой – можно было считать связанным с вновь открывшимися обстоятельствами. Хотя принималось это дополнение для исключительных случаев, адвокаты делают попытки использовать его вместо обращения в суд – как последнюю возможность вернуться в адвокатуру, откуда в силу решений дисциплинарных органов вынуждены были уйти.
Лучшее – враг хорошего, поэтому я сторонник стабильности нормативного регулирования. Возможно, это связано с возрастом – в том смысле, что лишь с опытом приходит понимание: стабильность в определенном смысле лучше перемен, так как только в ее условиях удается найти взвешенное решение – к нему постепенно подведет практика.
– То есть сначала правило необходимо вывести из практического опыта, и только после этого оно может быть закреплено в виде правовой нормы, а не наоборот?
– Да. Мне кажется, у нас есть очень острые проблемы, которые надо решать в первую очередь, потому что они наносят колоссальный ущерб адвокатуре. Я не сторонница обсуждений различия в подходах к тем или иным вопросам в региональных палатах, но об одной ситуации расскажу. Некий адвокат совершил публичное предательство доверителя – в телевизионном выступлении сказал, что в какой-то момент убедился в его виновности и поэтому вышел из дела. Такой публичный поступок определенно наносит большой ущерб авторитету корпорации, так как заставляет любого, кто смотрел эту телевизионную передачу, думать, что все адвокаты – предатели, с которыми просто нельзя иметь дела. Тем не менее, насколько я знаю, реакции палаты на этот поступок не последовало.
Никакое отвратительное рекламное действие, которое адвокат предпринимает, позиционируя себя как великого или просто очень хорошего по сравнению с другими специалиста, не может принести адвокатуре столько вреда, сколько такая ситуация.
– Как может быть решена проблема, о которой Вы рассказали?
– Она может быть решена на уровне внесения представления вице-президентом палаты, который имеет на это право.
– То есть ее решение полностью зависит от доброй воли человека, который вправе это сделать?
– Да.
– Как Вы считаете, существуют ли различия в практике применения Кодекса в разных регионах?
– Я бы так не сказала. Конечно, бывают ситуации, в которых возможна разница в подходах. Когда я читаю, например, сборники дисциплинарной практики Адвокатской палаты Москвы, то не всегда согласна с решениями ее Квалификационной комиссии и Совета, но ощущения, что мы «гребем в разные стороны», у меня нет. Я неплохо знаю дисциплинарную практику адвокатских палат Северо-Западного, Центрального, Южного федеральных округов и не могу прийти к выводу, что она сильно разнится.
– Нужны ли какие-то обобщения дисциплинарной практики, выработка рекомендаций по применению отдельных положений Кодекса профессиональной этики адвоката?
– Да, я думаю, это было бы полезно.
– А к каким вопросам возможны разные подходы, на Ваш взгляд?
– Если говорить об оценке дисциплинарной практики, то понимание некоторых вещей как проблемных во многом связано с эмоциональным состоянием, в котором члены квалификационных комиссий принимают свои решения. Сравнительно недавно один из адвокатов нашей палаты, которого мы лишили статуса, обжаловал решение Совета в суд. И когда наш представитель пришел в судебное заседание и увидел этого человека, то решил, что ему надо было дать еще один шанс, не применять самую жесткую меру. Я ему говорю: а ты помнишь, что я была в числе тех, кто голосовал за другую меру ответственности? Он говорит: да, помню.
Но это уже вопрос не толкования, а применения. Вот мы иногда очень строго критикуем судей, и основания для этого у нас есть, но когда сами оказываемся в их роли, то далеко не всегда бываем полностью объективны и безупречны. Мы ведь тоже что-то приемлем больше, что-то меньше, чем-то готовы пожертвовать в конкретной ситуации, чем-то нет – у каждого из нас есть определенные субъективные установки. И некий инструментарий, который помог бы нам освободиться от их влияния, конечно, был бы очень нужен. Я имею в виду документы – рекомендации относительно применения некоторых положений Кодекса. Они будут дисциплинировать людей, которые работают в органах адвокатского сообщества.
Конечно, бывают ошибки в дисциплинарной практике. Но жизнь меняется, обстоятельства изменяются, приходят другие люди, с иными взглядами на те или иные вещи. Думаю, лет через 10–20 в нашем Кодексе появится достаточно много дополнений, но при их внесении надо жестко выдерживать такой баланс, чтобы не потерять то хорошее, что у нас сейчас есть.
– Обобщения дисциплинарной практики и разъяснения по вопросам применения Кодекса могут служить переходным этапом к этим изменениям?
– Да.
– Есть ли такие нарушения норм профессиональной этики, которые можно считать типичными?
– Если говорить о практике нашей палаты (а я думаю, что такая же ситуация и в других палатах), то самое большое количество претензий связано с невыполнением адвокатами самых простых правил взаимоотношений с доверителем: неправильно составлено соглашение, или не представлен по просьбе доверителя отчет, или пропущен срок подготовки документов. Если ты работаешь с человеком, ты должен вовремя ему звонить и не имеешь права выключать телефон. Доверителю не интересна ни твоя занятость в других делах, ни история твоих болезней, ни другие твои проблемы. А если случилось так, что клиент больше не хочет, чтобы ты с ним работал, ты должен разойтись с ним по-хорошему и вернуть ему деньги сразу, а не тогда, когда уже готово к рассмотрению дисциплинарное дело.
– Получается, что главный источник проблем – недостаток общей культуры, в том числе культуры делового общения?
– И недостаток культуры, и очень большая загруженность. У нас в области есть районы, где количество адвокатов абсолютно не соответствует числу судей и они работают постоянно «как белки в колесе». Кто-то понимает, что если пропустил звонок от клиента, то потом надо перезвонить, извиниться и сделать то, что необходимо, отложив другие дела. А кто-то, когда нет времени, просто выключает телефон. Хотя, если уж никак не успеваешь, надо позвонить и сказать: прошу перенести встречу.
– А что делать? Может быть, проводить специальные курсы делового общения для адвокатов?
– На мой взгляд, проблема не только в недостатке знания правил поведения, но и в нежелании им следовать. Вот в советское время у нас не было ни писаного кодекса этики, ни жесткой процедуры дисциплинарного производства, но неписаные правила существовали и адвокаты их соблюдали достаточно строго.
– Этические правила, которые были установлены в присяжной адвокатуре, действовали в коллегиях и в советское время?
– Да, это было. Тогда не существовало понятия «дисциплинарное дело», но в коллегиях рассматривались обращения граждан в отношении адвокатов. Предварительно проводилось тщательное расследование, и если выяснялось, что адвокат действительно нарушил правила профессиональной этики, то на него налагали дисциплинарное взыскание. Причем задолго до 2002 г. и в нашей коллегии, и в Санкт-Петербургской городской коллегии начали работать квалификационные комиссии.
– Они формировались только из адвокатов?
– Да, только из адвокатов, причем наиболее профессиональных и уважаемых в сообществе.
– Это была инициатива самих коллегий?
– Да.
– Каковы были полномочия квалифкомиссий?
– С конца 1980-х – начала 1990-х гг. квалификационные комиссии стали проводить собеседования с каждым претендентом на вступление в коллегию. Тогда не было квалификационного экзамена, но на собеседовании претендента фактически подвергали экзамену – могли задать любой вопрос. А по результатам собеседования давали заключение о профессиональной готовности к работе адвоката. Обычно мы брали претендентов вначале в резерв и смотрели, нужны нам эти люди или нет. Это была возможность выбрать лучших.
Но при вступлении в адвокатуру помимо высшего юридического образования требовалась характеристика, и для нас очень важна была репутационная составляющая. Те, кто приходил со студенческой скамьи, имели неплохую подготовку (в адвокатуру тогда распределяли только выпускников, получивших хорошие дипломы), многие из них были из адвокатских династий и знали, что выбрали профессию, требующую высоких нравственных качеств. Но в основном приходили люди с уже сложившейся репутацией, и во время собеседования мы могли понять, насколько они могут «адвокатские дрожжи» воспринять и использовать для того, чтобы стать адвокатами.
Квалификационный экзамен – это сито, через которое отсеиваются многие претенденты, но от репутационной составляющей при приеме в адвокатуру сегодня ничего не зависит. Бывает, что, когда человек приходит сдавать экзамен, мне советуют его не принимать. Я отвечаю: если он сдаст экзамен, мы обязаны его принять. Сможет он работать как адвокат – хорошо, не сможет – будет отсеян через другое сито, то есть дисциплинарное производство.
– Может быть, нужны какие-то дополнительные условия приема в адвокатуру, например характеристики, как раньше?
– С этим тоже очень сложно. Когда у нас создавались палаты, руководство одного из управлений Минюста начало требовать от адвокатов, которые по решению Совета палаты уже получили статус и приходили получать удостоверения, представить характеристики. Это была узда, с помощью которой Минюст пытался (пусть даже из благих намерений) влиять на прием в адвокатуру. Мы отстояли свою позицию: адвокатский статус присваивает Совет палаты, и Минюст не вправе требовать документы, не предусмотренные Законом об адвокатуре. Потом, мы же знаем, как пишутся характеристики, мы же все не святые.
– А до конца 1980-х гг. квалификационные комиссии только рассматривали жалобы на адвокатов?
– Да.
– Когда возникала необходимость рассмотреть поведение адвоката в связи с обращением гражданина, как это осуществлялось на практике?
– Процедура не была регламентирована Положением об адвокатуре – порядок устанавливался в коллегии. Обращение могло быть рассмотрено председателем или его заместителем либо вынесено на заседание президиума коллегии или квалификационной комиссии. Станислав Павлович Зверев, который в то время был председателем Ленинградской областной коллегии адвокатов, практически все жалобы отдавал мне (я была одним из его заместителей). А я принимала решение, могу ли эту ситуацию «разрулить» сама, или ее надо рассмотреть на квалифкомиссии либо на президиуме. По результатам рассмотрения на адвоката могло быть наложено дисциплинарное взыскание, вплоть до исключения из коллегии.
– В советское время много было таких нарушений правил взаимоотношений с клиентом, о которых Вы говорили?
– Тогда связь с клиентом у нас была только через консультацию, телефон нельзя было выключить. Адвокаты больше дорожили своей репутацией, своим статусом, и они (во всяком случае, мои коллеги) были люди в большей степени совестливые, я бы сказала, чем сейчас.
– Но ведь тогда количество адвокатов ограничивалось государством, существовала адвокатская монополия (в том смысле, что не было свободно практикующих юристов), причем профессия адвоката была очень престижной и ее трудно было получить. Поэтому ею и дорожили, наверное?
– Да. А сейчас человек знает, что он не пропадет, даже если его исключат из адвокатуры. Вот, кстати, серьезный аргумент в пользу объединения профессии. Иногда, рассматривая некоторые дисциплинарные дела, я понимаю, что в советское время их просто не могло быть. Адвокат никогда не работал один, всегда только в консультации, все было на виду, какие-то моменты корректировал коллектив, потому что свою работу мы обсуждали на собраниях.
– Часто приходится слышать, что больше всего нарушений профессиональной этики допускают адвокаты, которые раньше работали в правоохранительных органах. Иногда предлагают в отношении тех, кто был уволен оттуда по порочащим основаниям, ввести особые правила приема в адвокатуру. Насколько обосновано такое мнение, как Вы считаете?
– Честно говоря, я совсем не склонна под этим подписаться. Понимаете, для каждого из нас важен личный опыт. Например, заведующий юридической консультацией, куда я пришла работать после окончания университета, Яков Аркадьевич Гуревич, был майором МВД в отставке. Он был совершенно блестящим адвокатом и при этом обладал неким человеческим талантом. Я отработала с ним шесть лет (до его смерти) и очень многому у него научилась. Мы ходили слушать его речи, совершенно незабываемые речи были. Никогда не забуду «человеческие приемчики», которые он использовал иногда, будучи совершенно блестящим заведующим. Ведь руководство адвокатами – это все-таки очень специальная вещь, очень важно, с одной стороны, не устанавливать дистанции, а с другой – иметь возможность высказывать мнение по тем вопросам, которые, как правило, адвокаты между собой не обсуждают. Вот недавно приняли бывшего начальника следственного отдела одного из районов области. Интеллигентный, умный, тонкий человек, блестяще сдал экзамен. Хотя есть и другой опыт.
– Значит, никакие обобщения не годятся?
– Не годятся. Есть люди, которые стремятся использовать свою предыдущую работу для получения клиентуры, их иногда называют карманными адвокатами. Ведь если тебе посылают клиента, значит, ты тоже должен идти навстречу, закрывать на что-то глаза. А есть бывшие сотрудники правоохранительных органов, которые становятся звездами в адвокатуре.
– Получается, что все зависит в конечном счете от порядочности конкретного человека?
– Да. А для того чтобы отсеивать непорядочных и непрофессиональных, существует дисциплинарный орган.
