«ОТБРОСИМ ЭМОЦИИ И РАССМОТРИМ ГОЛУЮ СУТЬ»

К вопросу о допустимости жалобы одного адвоката на другого

В целом С. Колосовский обозначил интересный вопрос и дал на него правильный, хотя и не исчерпывающий, ответ: «жалоба одного адвоката на другого допустима только при необходимости защиты собственных интересов адвоката либо защиты интересов доверителя в споре с адвокатом, который ранее представлял интересы данного лица». Только не можем согласиться, что нужно в этой части вносить изменения и дополнения в Кодекс профессиональной этики адвоката (далее – КПЭА), если, конечно, не обвинить органы адвокатского корпоративного самоуправления в «профессиональной недееспособности».

Мы живем в эпоху крайне пренебрежительного отношения к закону. Причем не в смысле невыполнения предписаний закона (как известно из истории, «строгость российских законов всегда компенсировалась необязательностью их исполнения»), а в смысле наличия у современного законодателя какой-то навязчивой идеи совершенствовать до бесконечности текст закона, прибегая к абсолютно архаичным по своей примитивности приемам законодательной техники, когда правовое регулирование сводится к описанию узкоконкретных ситуаций, а не установлению общих правил поведения, основанных на принципах отрасли права и конституционных принципах.

Одним из наиболее ярких и типичных примеров является дополнение ст. 108 УПК РФ ч. 1.1, не позволяющей по общему правилу применять заключение под стражу в качестве меры пресечения в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления в сфере предпринимательской деятельности. Эта норма, безусловно, оказалась весьма полезной, но она, по меткому выражению президента АП г. Москвы Генри Резника, отражает борьбу законодателя с правоприменителем. Когда оказалось, что правоприменители «пересажали» огромное (если не сказать, критическое для экономики) количество предпринимателей, то законодатель, понимая, что карательное сознание правоприменителей в обозримом будущем переделать едва ли возможно, прибегнул к конструированию императивной правовой формулы для конкретной правовой ситуации, восходящей по своей примитивности к древним законодательствам. Печально, если органы корпоративного адвокатского самоуправления продемонстрируют в сфере своей юрисдикции такую же косность и нежелание применять право в высшем значении этого понятия, как периодически поступают иные правоприменители.

Адвокатская палата г. Москвы в лице органов, осуществляющих корпоративную дисциплинарную юрисдикцию, не претендовала и не претендует на то, чтобы навязывать остальной российской адвокатуре то или иное понимание норм Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» (далее – Закон об адвокатской деятельности и адвокатуре) и КПЭА. Вместе с тем уже многие годы АП г. Москвы проводит политику максимальной открытости в сфере дисциплинарного производства и профессиональной ответственности адвокатов. Одним из ключевых маркеров этой политики является публикация ежегодников дисциплинарной практики, в которых дословно воспроизводятся акты по всем рассмотренным дисциплинарным производствам (за исключением персональных данных и отмеченных в предисловиях дел с формальными решениями). К пяти уже вышедшим из печати и введенным в оборот томам за 2003–2008 гг. в ближайшее время добавится очередной том за 2009 г. и далее в разумные сроки этот амбициозный проект будет реализовываться с учетом материальных возможностей палаты и физических возможностей рабочего коллектива. Таким образом, фактом введения в общедоступный оборот последовательных правовых позиций, сформулированных при рассмотрении всех дисциплинарных производств за длительный период времени, АП г. Москвы невольно претендует на роль неформального интеллектуального лидера в этой сфере.

Поставленные автором вопросы для Квалификационной комиссии и Совета АП г. Москвы не представляют никакой практической сложности, более того, они уже давно разрешены путем истолкования норм Закона об адвокатской деятельности и адвокатуре и КПЭА при рассмотрении конкретных дисциплинарных производств. В этом смысле можно сравнить работу дисциплинарных органов любой адвокатской палаты субъекта Российской Федерации с деятельностью Европейского Суда по правам человека – в решениях по конкретным делам выявляется истинный смысл весьма общих норм, соответственно, законодательства об адвокатской деятельности и адвокатуре, включая КПЭА, и Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Без анализа правовых позиций соответствующего юрисдикционного органа невозможно правильное применение ни Кодекса, ни Конвенции.

Защита двух подозреваемых или обвиняемых
Позволим себе привести один весьма показательный пример. Согласно ч. 7 ст. 49 УПК РФ, подп. 6 п. 4 ст. 6 Закона об адвокатской деятельности и адвокатуре адвокат не вправе отказаться от принятой на себя защиты подозреваемого, обвиняемого. Между тем механическое следование указанному запрету может привести только к конфликтам, игнорированию прав и свобод личности и в конечном итоге – к нарушению как права обвиняемого на защиту в целом, так и других этических предписаний, в том числе затрагивающих глобальный правовой институт адвокатской тайны. В законе прямо не указано, как поступить адвокату в случае, когда он защищает двух подозреваемых или обвиняемых, и только в ходе предварительного расследования или судебного разбирательства интересы одного из них вступают в противоречие с интересами другого. Понимая, что истинный смысл названных правовых норм шире их буквального текстового выражения, Совет АП г. Москвы еще в 2003 г. принял общеобязательное дисциплинарное разъяснение, согласно которому в рассматриваемой ситуации адвокату, не имеющему права согласно ч. 6 ст. 49 УПК РФ далее продолжать защищать обоих, следует выйти из дела, поскольку предпочтение одного подзащитного другому будет профессионально не этичным. Действительно, непредвзятое и осмысленное истолкование ч. 7 ст. 49 УПК РФ, подп. 6 п. 4 ст. 6 Закона об адвокатской деятельности и адвокатуре в системной связи с ч. 6 ст. 49 УПК РФ («Одно и то же лицо не может быть защитником двух подозреваемых или обвиняемых, если интересы одного из них противоречат интересам другого») показывает, что адвокат не вправе отказаться лишь от законно принятой и законно осуществляемой на данном этапе производства по уголовному делу защиты. Иной подход может быть выгоден только противникам прав человека.

Возвращаясь к вопросам, поставленным автором, следует указать на принципиальную ошибочность формального прочтения п. 1 ст. 20 КПЭА о поводах для возбуждения дисциплинарного производства без учета всех иных положений законодательства.

Дисциплинарное производство
Например, ст. 6.1 КПЭА разъясняет, что под доверителем следует понимать не только лицо, с которым адвокат заключил соглашение об оказании юридической помощи, но и лицо, которому он оказывает юридическую помощь на основании соглашения об оказании юридической помощи, заключенного иным лицом. В дисциплинарной практике органов адвокатского корпоративного самоуправления АП г. Москвы сложился подход, согласно которому квалификационная комиссия исходит из того, что адвокат свободен в выборе тактики защиты и обязан согласовывать ее только со своим подзащитным (равно как и с потерпевшим, с истцом/ответчиком, т.е. лицом, которому непосредственно оказывается юридическая помощь). При конкуренции позиций доверителя – лица, заключившего с адвокатом соглашение об оказании юридической помощи, и доверителя – лица, которому адвокатом оказывается юридическая помощь на основании соглашения об оказании юридической помощи, заключенного иным лицом, приоритет отдается последнему. Отсюда следует, что при отсутствии претензий к качеству оказываемой правовой помощи со стороны подзащитного дисциплинарное производство не должно возбуждаться, а уже возбужденное подлежит прекращению вследствие обнаружившегося в ходе разбирательства отсутствия допустимого повода для возбуждения дисциплинарного производства (подп. 6 п. 9 ст. 23 КПЭА). В то же время лишь лицо, заключившее с адвокатом соглашение об оказании юридической помощи, вправе подать жалобу на уклонение адвоката от составления текста соглашения в простой письменной форме, на невнесение адвокатом денежных средств в кассу или на расчетный счет адвокатского образования и/или на невыдачу кассового документа, подтверждающего внесение денежных средств.