СУД И ТОЛПА

Отклик на выступление адвокатов в «Новой газете»

На сайте «Новой газеты» и в № 15 (128) «АГ» было опубликовано подписанное рядом адвокатов открытое письмо, в котором указывается, что привлечение феминисток из группы Pussy Riot к уголовной ответственности является явной юридической ошибкой.
Предлагаем вниманию читателей статью, автор которой – адвокат АП г. Москвы Андрей Поляков – призывает участников возникшей в связи с делом Pussy Riot дискуссии не присваивать себе функции суда, а сосредоточиться на нравственном аспекте ситуации.

В защиту содеянного группой с неупотребительным в светском разговоре названием (а потому мы его пропустим) выступили уже почти все: писатели и поэты, певцы и музыканты, журналисты и политики, даже один комический актер. И вот сказали свое слово адвокаты. Слово тем более важное, что позволяет отделить мнение толпы от точки зрения профессионалов.

Ситуация во многом напоминает сложившуюся сто лет назад вокруг процесса по печально известному делу Бейлиса. И хотя дело то не стоило выеденного яйца (убогого обвинили в немыслимом и оправдали), однако так называемая «либеральная общественность» не упустила случая высказать свое отношение к институту судопроизводства. Свою лепту внесли и адвокаты. Во главе с Керенским (тем самым) они выступили с «протестом против извращения основ правосудия, проявившегося в создании процесса» (для самих адвокатов последствия протеста оказались безрадостными). То есть адвокаты – «необходимые участники правосудия»! – высказались против порядка управления, отрицая правосудие как таковое. (А ведь это по меньшей мере странно: те, для кого суд является единственным оправданием существования, отрицают самих себя, потому что без суда институт адвокатуры утрачивает смысл.) В те времена адвокаты давали клятву «не писать и не говорить на суде ничего, что могло бы клониться к ослаблению государства, общества, семейства и доброй нравственности» – и нарушили ее.

Нашелся тогда один человек, который не выдержал глумления над правосудием – Лев Александрович Тихомиров. Он писал: «Приговор суда, конечно, не есть безапелляционное свидетельство истины. Мы обязаны подчиняться решению суда, но никто не обязан находить его безошибочным. Всякий может разбирать решение, критиковать его, находить в нем ошибки. Но надо же дать решению состояться. Пока суд совершается, мы обязаны дать ему спокойную и чуждую давлению атмосферу разбирательства и суждения. Иначе – зачем же и поручать дело суду?».

Современные юристы заявили о том, что своим мнением не имеют намерения повлиять на суд. Если нет цели влияния, то каковы тогда истинные цели выступления? Говорят: высказываем свое убеждение – в том, что действие девиц не является преступлением. Но ведь составление по делу убеждения и его высказывание есть задача суда (который и решает дела по своему убеждению). Поэтому убеждение адвоката ровным счетом никакого значения не имеет. Более того, никакого значения не имеет убеждение адвоката даже и в том случае, если он непосредственно участвует в процессе! Вот что по этому поводу говорит Леонид Евстафьевич Владимиров: «Защитнику никогда не подобает говорить о своих убеждениях по делу. В процессе нужны не убеждения его, а доводы – таково требование логики процесса». Адвокаты Бейлиса с этой задачей справились блестяще.

Сегодня адвокаты говорят: привлечение девиц к ответственности является юридической ошибкой и противоречит законодательству.

Действия следователя и прокурора влекут за собой известные процессуальные последствия и не могут быть отменены по произволу сторонних лиц. Считая тот или иной поступок преступлением, следователь, а равно и прокурор, могут ошибаться. Но и тот, и другой – фигуры процессуально значимые, поэтому их мнения (выраженные в обвинительном акте) приобретают особое качество – быть исследованными в суде. Иная процедура, то есть решение вопроса виновности самим следователем или даже прокурором, была бы противоречием праву, то есть произволом. Именно для проверки справедливости обвинения и исправления возможной ошибки и существует суд, который поверяет утверждения сторон обрядом судебного следствия. Кто-то должен это делать. Общество говорит: это будет делать суд, на нем лежит обязанность и ответственность. Все прочие мнения и убеждения, как необязательные и безответственные, значения не имеют.

Если «по убеждению» адвокатов этот процесс есть юридическая ошибка, тогда и копья ломать не из-за чего: суд ошибку (неправильное мнение следователя и прокурора) обязательно исправит. Но, опять же, надо же дать решению состояться. Пока суд совершается, мы обязаны создать ему спокойную и чуждую давлению атмосферу разбирательства и суждения.

Известно было и в 1913 г., известно и сейчас, что нельзя судить о деле по отрывочным газетным известиям, часто передающим события в извращенном виде, что всякое решение нужно основывать только на тех данных, которые проверены на суде с соблюдением всех предписанных законом формальностей. Это катехизис всякого судебного деятеля. Долг адвоката, о котором говорили и тогда, и теперь, может призывать только к одному: к тому, чтобы до решения дела не распространять предвзятых взглядов и непроверенных слухов, а после постановления приговора – подчиниться состоявшемуся приговору.

Оставим правовую оценку события непосредственным участникам процесса и дождемся решения. Поговорим о нравственности. В этой связи в «возникшей общенациональной дискуссии» наблюдается одна странность.

Право, по формуле Владимира Сергеевича Соловьёва, есть часть нравственности, ее низший предел, минимум, равно для всех обязательный. И если вопросы права должны решать только специально подготовленные участники данного процесса, то вопросы морали могут обсуждать все. Наличие юридического образования в этом случае не требуется, достаточно только житейского опыта и чувства такта. И вот что странно: в первую голову вопросы нравственности есть работа людей пишущих, их призвание. Однако «инженеры человеческих душ» упорно от этого уклоняются, пытаясь присвоить несвойственную им функцию суда. Потому что не могут или не хотят?

Для подхода к исследованию нравственной стороны возьмем за точку отсчета максиму Джона Стюарта Милля (не лишенную, впрочем, определенного юридизма): «С нравственной точки зрения вы будете иметь право сделать то или другое в том случае, если все люди нравственно обязаны не мешать вам в этом». Обязаны ли были посетители храма не мешать? Учитывая как сакральное, так и культурно-историческое значение места, сомнительно, чтобы такая обязанность была не только у верующих, но и у иных присутствующих. Аналогично вопрос решается в отношении иных культурных площадок – концертных залов (если, конечно, зал не предназначен для выступления именно этого коллектива), художественных галерей, музеев, библиотек. Во всех случаях если не посетители, то сотрудники охраны обязаны были принять надлежащие меры. Следовательно, нравственного права на совершение поступка у девиц не было. Понимали ли они это? Знали ли они о том значении, которое имеет для страны (не только для верующих) этот храм? Вероятно, знали и понимали.

Православные храмы – не единственное место отправления культов. Допустив нравственную возможность совершения подобных поступков, мы тем самым допустим их и в католических костелах, и в лютеранских кирхах, и в мусульманских мечетях, и в иудейских синагогах. Если Вы исповедуете какую-либо религию, как отнесетесь к подобному «выступлению» в своем храме?

А если не исповедуете, а «выступление» состоялось в Вашей любимой картинной галерее, или концертном зале, или в музее, например, на Поклонной горе (тоже памятник великой победе в страшной войне). Нравственно это или безнравственно, обязаны Вы не мешать или не обязаны?

Церковь от государства отделена. Но от него не отделены верующие (как не отделены и носители иных мировоззрений, убеждений и интересов), все они остаются гражданами страны, а значит, частью самого государства и носителями одной культуры. Поэтому для всех нас вопросы морали и нравственности являются первостепенными.